ЕВГЕНИЙ РЕЙН. ЗАМЕТКИ МАРАФОНЦА.Неканонические мемуары

***

Книга Евгения Рейна «Заметки марафонца. Неканонические мемуары» стала для меня последней прочитанной из написанного о «времени и о себе» - и – пусть косвенно –о Бродском – другими членами «кружка Ахматовой» - Найманом и Бобышевым.

Рейн пишет: «Должен сказать, что в нашей четверке, возникшей около Ахматовой, мы с Иосифом творчески представляли наиболее тесную пару».

Бродский говорил про Рейна:«На мой взгляд, Рейн наиболее значительный поэт нашего поколения, то есть поколения, к которому я принадлежу. Это поэт, который создал свою собственную поэтику, поэтику, на которой все мое поколение воспитывалось и с которой мы только теперь знакомимся».

«Заметки марафонца» - набор эссе о случаях из жизни поэта и его современников. Заметки написаны иронично, бодро, в стиле довлатовских «Соло на ундервуде» и «Соло на IBM». Для меня наибольший интерес представляли эссе, в которых так или иначе упоминалось имя Бродского.

Вместе с тем, не менее интересно было прочитать и описание некоторых событий, про которые уже рассказывали современники Рейна - например, Дмитрий Бобышев в книге "Я здесь (человекотекст)»

Вот, например, как выглядит знакомство Рейна и Бобышева с Пастернаком в изложении Бобышева:

«…Мы побрели по ступенькам вниз. Проходя мимо квартиры Пастернака, я остановился. Рейн уже спустился на два марша. Почему бы не попытаться?
Я позвонил.
Дверь открыл человек в голубом пиджаке (наверное, в том, что его близкие называли «аргентинским»), в белой рубашке, с повязанным галстуком и седой челкой на лбу. Сам!
-Борис Леонидович! Мы – студенты из Ленинграда. Были в Карпатах, остановились проездом в Москве, чтоб повидать вас.
Рейн единым духом взлетел на два марша вверх и вот уже стоит рядом. Представляю его и себя.
-Конечно, конечно. Пожалуйста, заходите…»

Вот как знакомство описал Рейн:

«…Мы бросились к лифту и поднялись на седьмой этаж. Чтобы подавить смущение, я сразу же нажал кнопку звонка. Дверь распахнулась мгновенно. В проеме стоял Пастернак – белые полотняные брюки, пиджак из синей диагонали, загорелое, почти бронзовое лицо, короткая, но запущенная стрижка…
-Борис Леонидович, здравствуйте! Простите, пожалуйста, мы к вам.
-Заходите, мальчики»

Найман написал в книге «Славный конец бесславных поколений» - «И судьба - когда невеста Бродского ушла к Бобышеву, а через несколько лет я, после развода Рейна, женился на бывшей его жене –распределила нас четверых попарно: меня и Бобышева – в «предатели», их – в тех «кого предали». Этого никто из нас не забывал».

***

Рейн, конечно, теплее прочих пишет о Бродском. В книге Бобышева «Я здесь» можно увидеть фотографию Марины Басмановой и прочитать историю любви «Бродский-Басманова-Бобышев» в изложении одного из ее участников.
В Заметках Рейна можно найти про то, как Бродского спасали от преследований – клали в психиатрическую лечебницу, про первый день Бродского в Москве после полутора лет ссылки, про то, как Бродский снимался в кино, а также еще кое-какие эпизоды, безусловно, интересные и важные для тех, кого интересует Бродский.

***

«…Мы приехали в Москву «Красной стрелой» в восемь тридцать утра декабрьским утром…Бродский отмалчивался. Я объяснил, что происходит в Ленинграде – Лернер, народная дружина, обком, Толстиков, тунеядство. Вот-вот арестуют…
Идея моя состояла в том, что Бродского надо спрятать в больнице, может быть, в нервной, может быть, в психиатрической. Бродский молчал…
-Только не сегодня, -вдруг сказал он.
Я понял, что это было сказано о больнице.
-Пойдем погуляем, - сказал Бродский.
Мы вышли на Ордынку и пошли к Балчугу, потом к ГУМу через Красную площадь. Было морозно, ясно, суетно, превосходно. Москва начала новый день великой империи…
Мы зашли в ГУМ. Деньги, не очень большие, у нас были.
-Носки, -сказал Бродский, -свежие носки. Быть уверенным в своих носках – это уже немало…»

Вообще, история с психиатрической лечебницей описана Рейном легко и иронично. Бродский в воспоминаниях Рейна выдает целую серию блестящих афоризмов - начиная от афоризма про носки – и далее:

«…-Кстати, ваш ЦДЛ такое г…
Я возразил:
-Ты же был здесь всего полтора часа.
-Более чем достаточно»

«…Я поехал в кукольный театр на Спартаковскую. Генрих Сапгир стоял у подъезда с контрамарками. Бродского не было. Генрих ушел,оставив талончики мне.
-Потом немного выпьем, -сказал он,уходя. – Выпьем с куклами.
Без пяти семь пришел Иосиф.
-Я не пойду, прости, -сказал он. – Приглашен в другое место, там мне хоть кукол не будут показывать»

«..-Надо пообедать, -сказал Бродский.
Я знал Москву, кое-как, но знал.
-Пресное или острое? –спросил я
-О чем говоришь, -ответил Бродский»

***

«…Так вот, мы сидели на скамейке, покуривали, считали, сколько осталось сигарет в пачке «Кэмела». В сумке у меня лежал выпрошенный накануне у итальянских друзей многогодичной давности номер «Лайфа», а там был один интересный фоторепортажик. Вместе стали перелистывать журнал. Вот здесь- страничек пять или шесть: «Зимняя Венеция». Все очень красиво, как и полагается в «Лайфе». Тут важно только то, как Иосиф смотрел на эти гондолы под снегопадом, старинные палаццо за сеткой холодного дождя, снежный колпачок на старом венецианском фонаре, белые кляксы на капоте допотопной «ланчи», ну и так далее.

Я вдруг почувствовал, что все это произвело на него гораздо большее впечатление, чем мною предполагалось. Словно бы электрический ток прошел чуть сильнее, и некий предохранитель перегорел.

-Я это увижу, -сказал Бродский. –Запомни, что я сейчас сказал. Я буду в Венеции зимой…»

***

«…Звонок в дверь вырвал меня из самого глубоко предрассветного сна. На часах было десять минут седьмого. Первая мысль-это КГБ. С обыском так обычно и приходят – очень рано, чтобы застать врасплох…
На площадке стоял Иосиф…Он опередил меня, сказал первый: «Киса, прости, пожалуйста, прости. Я час назад только закончил, наконец я это сделал».-«Что?» -«А вот сейчас услышишь. Только не сердись, киса». – «А я подумал, что КГБ».- «Ну вот видишь, на этот раз всего лишь я. Порадуйся и пригласи меня» - «Да ладно уж, заходи»…
Иосиф снял пальто, поставил стул посреди комнаты, достал из внутреннего кармана пиджака машинопись – «Большая элегия Джону Донну».

***

И –еще - про любовь Бродского, о которой ранее мне читать не доводилось.

«Целая группа стихов в «Урании» связана с Аннализой Аллево. Бродский вписал ее имя над «Арией»…, над стихотворением «Ночь, одержимая белизной»…, над «Элегией»… Под посвящением той же Аннализе…другая фраза, от имени спускается долгая линия, упирающаяся в продолжение записи: «…на которой следовало бы мне жениться, что, может быть, еще и произойдет»…

А зимой 1985 года, по воспоминаниям о светлом и мягком зимнем дне- где-нибудь в феврале –марте -мне довелось познакомиться с Аннализой. Часов в двенадцать дня раздался звонок в дверь. Я открыл. На пороге стояла женщина, невысокая, стройная,ладная, в небогатой одежде западного студенческого образца.

-Это вы-Евгений? -спросила она. –Мне ваш адрес дал Иосиф Бродский…

По-русски она говорила очень прилично, гораздо лучше большинства известных мне славистов…И тут я заметил, что на меня снизошел покой. Состояние стало редкостно спокойным, умиротворенным. Иронически его можно было бы назвать благостным. Причиной была явно Аннализа. От нее исходила кротость, нечто даже фаталистическое. Тихий голос, ясный взгляд серых глаз. При всей миловидности в ее внешности не было ничего вульгарного, затертого,банального. Мне сейчас по памяти было бы трудно описать ее, но я еще тогда подумал, что такая вот головка могла бы быть отчеканена на античной монете…

Уже совсем поздним вечером я посадил ее в такси. И весь этот день, наполненный внезапной гостьей, показался мне значительным, особым, неординарным. Добротой, кротостью, но вместе с тем каким-то сосредоточенным душевным миром повеяло на меня. Совсем юная, она уже была мудрым человеком, самодостаточным, цельным. Когдя я прочел надписи в ее честь, сделанные в «Урании», мне все стало ясно. Она его любила и, видимо, не безответно. Но почему-то этот союз не состоялся. Может быть, просто потому, что судьба уже готовила его к другому.»

***

Про отъезд Рейна из Америки.
«-Через четыре дня улетаю,- сказал я .-Когда-то еще увидимся… «Кто может знать при слове «расставанье» какая нам разлука предстоит»…
-Что с тобой?- спросил Иосиф. –Не грусти уж слишком, жизнь на этом не кончается…А путешествия всегда так кончаются. Уж я-то это знаю, испытал на собственной шкуре. Для метафизического надрыва это идеальная тема, есть чем поживиться.
-Ну да,- согласился я и ту же вспомнил и прочитал строфу из «Мексиканского дивертисмента»:
Скушно жить, мой Евгений, куда ни странствуй,
Всюду жестокость и тупость воскликнут: «Здравствуй!
Вот и мы!» Лень загонять в стихи их.
Как сказано у поэта «на всех стихиях».
Далеко же видел, сидя в родных болотах.
От себя добавлю –на всех широтах.

-Вот видишь, -сказал Иосиф, -я тебя предупреждал: нет ничего мрачнее конца путешествия.

Тут он улыбнулся и закурил. И стало как-то полегче»

***

В Заметках марафонца можно также прочитать про Евтушенко, Илью Авербаха, Сергея Довлатова, Ахматову, Кушнера и многих других. В Заметках не чувствуется обиды на современников или на нас– обиды, которая все-таки чувствуется в книгах Наймана и Бобышева. Заметки написаны иронично – и по отношению к автору тоже.

Как говорил Бродский- самое главное- не воспринимать происходящее с тобой слишком серьезно. Этим в своих Заметках, в общем-то, и занимается Рейн. Так мне показалось.